Олимп - Страница 135

135

Какое-то время мужчина и женщина молча сидели на каменных плитах, устремив глаза на запад, где сверкали на солнце латы и копья и где трубили боевые рога.

В конце концов красавица не выдержала:

– И как ты теперь со мной поступишь, Хок-эн-беа-уиии?

Ученый моргнул, посмотрел на зажатый в руке клинок и спрятал его за пояс.

– Можешь идти.

Елена взглянула ему в лицо, однако не тронулась с места.

– Уходи! – сорвался мужчина.

Дочь Зевса удалилась неторопливой походкой, шелестя подошвами сандалий по ступеням витой лестницы. Тот же самый звук Хокенберри слышал двумя с половиной неделями ранее, когда лежал на камнях, истекая кровью.

«Куда же теперь?»

Всю свою вторую жизнь ученый прислуживал Музе, и тут его по привычке потянуло доложить ей, а через нее и всем богам, об отклонениях от «Илиады». Мысль вызвала невольную улыбку. Интересно, сколько богов уцелело в той, иной вселенной, на марсианском вулкане? На всех ли обрушился гнев Зевса? Громовержец мог устроить настоящий геноцид… точнее, деицид. Но этого профессору филологии уже не узнать. Ему просто не хватит духу еще раз телепортироваться на Олимп.

Хокенберри потрогал квит-медальон, висящий на груди под одеждой. Вернуться на судно? Мужчине очень хотелось увидеть Землю – свою Землю, пусть даже опередившую схолиаста на три тысячелетия с лишним, – хотелось оказаться в компании моравеков и Одиссея, когда «Королева Мэб» достигнет цели. А что ему оставалось делать в мире Илиона?

Ученый достал медальон и погладил литое золото.

Нет, рано. Может, он и не служит Музе (боги, должно быть, и думать забыли о взбунтовавшемся смертном), зато по-прежнему остался схолиастом. Воспоминания нахлынули неудержимым потоком, заполняя пробелы: десятки лет преподавания «Илиады», любимые пыльные аудитории, бесконечная вереница разнообразных юных лиц: бледных, прыщавых, пышущих здоровьем, загорелых, задорных, безучастных, увлеченных, унылых. Разве же он позволит себе пропустить завершающую главу в этой новой, до нелепого переработанной версии?

И доктор Томас Хокенберри, повернув золотой кругляш, телепортировался в самое сердце осажденного, обреченного стана ахейцев.

40

Позже Даэман и сам не помнил, в какую же минуту он решился выкрасть одно из яиц. Вряд ли в то время, пока спускался по веревке на дно ледяного купола, ведь тогда приходилось думать о том, как бы не соскользнуть, а главное – не попасться кому-нибудь на глаза.

Пока бежал по горячему, изрезанному трещинами полу? Но бешеные удары сердца заглушали любые мысли, кроме одной: желания достичь кратера, в котором лежали яйца. Дважды, завидев за ближними струями дыма деловито пробегающих калибано, мужчина падал навзничь и пережидал. Всего лишь минуту спустя его рубашка на животе и брюки обуглились бы, а жаркое дно купола непременно сожгло бы искателю приключений ладони, если бы не спасительная термокожа под обычной одеждой. Припустив со всех ног, сын Марины достиг заветной чаши, немного отдышался и проворно вскарабкался по двенадцатифутовой стенке – к счастью, неровный голубой лед позволял держаться и без помощи саморезов.

Шипящий кратер внутри большого кратера, один из дюжины в этом соборе, был до краев наполнен человеческими черепами. Многие раскалились докрасна, и между ними змеились зловонные струйки серных испарений. С другой стороны, смрадная пелена прикрыла кузена Ады, когда он прыгнул на гору из черепов, чтобы лучше рассмотреть яйца Сетебоса.

Овальные, серовато-белесые, длиной около трех футов, они словно пульсировали живой энергией изнутри. Двадцать семь штук насчитал Даэман только в этом одном гнезде. Кроме ряда из мертвых голов, кладку окружала некая липкая синевато-сизая слизь. Стараясь не поднять головы над краем кратера, мужчина подобрался так близко, насколько смог.

Тонкие полупрозрачные скорлупки струили слабое тепло. Некоторые мерцали ярким блеском, прочие едва отсвечивали в середине белыми язычками пламени. Сын Марины опасливо протянул руку. Голова закружилась от необъяснимого чувства, как если бы странная нестабильность просочилась через скорлупу и термокожу прямо в его плоть. Даэман поднял одно из яиц, прикинул вес.

Двадцать фунтов или около того.

«Что дальше?»

А дальше предстояло бегом отступать, спешно подниматься по веревке, выбираться наружу из ледяного лабиринта, искать дорогу к авеню Домансиль и возвращаться к факс-узлу Охраняемого Льва. В Ардисе ждут новостей, и это срочно.

«Кстати, раз уж я, рискуя собственной шкурой, проделал такой путь, почему бы не захватить безделицу на память?»

Мужчина вытряхнул из рюкзака все, кроме арбалетных боеприпасов. Места вроде бы хватало. Правда, поначалу яйцо ни в какую не лезло; Даэман бережно, но настойчиво протиснул его широким концом в отверстие, стрелы же напихал по бокам. «А если разобьется?» Тогда в рюкзаке будет мерзкая каша. Зато бывший любитель бабочек узнает, что там внутри.

«Да, но я не хочу расколотить эту штуку в такой близи от Сетебоса и калибано. Отнесу ее в Ардис, тогда и займемся изучением».

Аминь, подумал Даэман. Дышать становилось все труднее. И хотя путешественник не снимал респиратора, ему сделалось дурно от серных испарений и нестерпимой жары. Окажись мужчина под куполом без термокожи и маски, давно бы уже лишился сознания. Воздух был буквально пропитан ядом. «Как же здесь дышат эти твари?»

К дьяволу тварей, не до них теперь. Подождав, пока дым и пар не заслонили его плотным маревом, кузен Ады скользнул вниз по стене кратера. Чуждая ноша тяжело перекатывалась в рюкзаке, отчего мужчина едва не упал.

135