Олимп - Страница 201

201

Сами сведения, как понял обнаженный Харман, широко раскрытыми глазами смотрящий перед собой изнутри прозрачного кристалла, еще можно было бы как-то пережить. Процесс расширения нервных связей, создание контекста – вот что терзало по-настоящему и приближало неминуемую гибель.

Я к сокровеннейшей из трех
Простер объятья – к ней одной.
И вдруг распался мой чертог.
Ребенок плачет предо мной.

Лежит он на земле, а мать
В слезах склоняется над ним.
И, возвращаясь в мир опять,
Я плачу, горестью томим.

Способность мужчины воспринимать и боль, и сложнейшую информацию достигла предела. Пошевелив конечностями в густой золотой влаге, человек осознал, что стал неподвижнее беспомощного эмбриона: пальцы незаметно обернулись плавниками, мускулы обвисли, будто старые тряпки, а подлинной средой и плацентарной жидкостью вселенной сделалось невыносимое страдание.

«Я же вам не tabula rasa!» – хотел он крикнуть подонку Просперо и распоследней сучке по имени Мойра.

«Нет, я точно умру».

«Небо и Ад рождены в одно время», – подумал мужчина и тут же понял, что повторяет мысль Уильяма Блейка, рожденную как протест против кальвинистской веры Сведенборга в Предначертание:

Не отличаешь, будучи тупицей,
Людей от их одежды, Сатана!

«Прекратите! Остановите это! Пожалуйста, Господи…»

Пускай в ряду божественных имен
Есть и твое – ты лишь небес изгнанник,
Сын утра на ущербе ночи, – сон,
Что видит под холмом уснувший странник.

Харман завопил, хотя в легких не было воздуха, чтобы зародиться крику; и в горле, чтобы выпустить крик наружу, – тоже; и резервуаре, чтобы передать этот самый крик, – опять же совсем не осталось. Рискните проделать подобное три мириада раз в секунду, и вы получите совершеннейшую из пыток, которая даже не снилась фанатичным дизайнерам инквизиции с их изощренными крючьями, зажимами, щипцами и лезвиями.

Харман попытался крикнуть снова.

С начала «передачи» миновало пятнадцать секунд.

Оставалось еще пятьдесят девять минут и сорок пять секунд.

63

Зовут меня Томас Хокенберри. Я имею степень доктора филологии. Моя специальность – чтение лекций и написание научных трудов об «Илиаде» Гомера.

Приблизительно тридцать лет я занимался преподаванием, причем вторую половину этого срока – в Блумингтонском университете, штат Индиана. А потом умер. Проснулся – вернее, был возрожден, – на горе Олимп – по крайней мере так уверяли существа, изображающие собой богов, но позже я выяснил, что нахожусь на гигантском марсианском вулкане. Эти самые существа, эти боги, а может, и кто повыше (я краем уха слышал о них – например, о некоем Просперо, как в шекспировской «Буре», однако знаю мало или почти ничего), воссоздали меня и дали роль схолиаста, наблюдателя за ходом Троянской войны. Десять лет подряд я докладывал одной из муз, записывал ежедневные отчеты на запоминающий кристалл, ибо даже бессмертные здесь поголовно безграмотны. Этот рассказ я диктую на маленький электронный магнитофон, который украл на судне моравеков, на «Королеве Мэб».

В прошлом году, каких-то девять месяцев назад, все рухнуло к чертям собачьим, и даже история, описанная Гомером, вылетела из предначертанной колеи. Чего только не случилось с тех пор: последовала страшная смута, Ахилл и Гектор заключили союз (а это равноценно мирному договору между греками и троянцами) и двинулись войной на богов, посыпались новые беды, предательства, сомкнулась последняя Брано-Дыра, соединявшая древнюю Трою с нынешним Марсом, и моравеки спешно покинули Землю Илиона. Ахилл бесследно исчез – остался по другую сторону Браны, на далекой-далекой Красной планете будущего, кровопролитная осада возобновилась, Громовержец куда-то пропал, и в его отсутствие боги с богинями спустились повоевать на стороне своих любимчиков. Какое-то время казалось, что рати Агамемнона и Менелая вот-вот возьмут верх. Город был почти уже в руках Диомеда. Но тут Гектор нарушил свое скорбное уединение… Любопытно, как это напоминает поведение Ахиллеса из гомеровской «Илиады», праздно сидевшего долгое время в шатрах… Короче, сын Приама взял и прикончил на поединке Тидида, которого все считали неуязвимым.

На следующий день, как мне рассказали, Гектор одолел Аякса – Большого Аякса, Великого Аякса, предводителя саламитов. Поверженный, по словам Елены, молил о пощаде, но был без жалости заколот победителем. Менелай – это бывший супруг похищенной красавицы, зачинщик проклятой войны, – пал в тот же самый день со стрелой в голове.

Затем, как мне сотни раз доводилось видеть за десять лет усердных наблюдений, инициативу перехватила противная сторона. Взбешенные Гера с Афиной и прочие бессмертные покровители бросили аргивян в ответное наступление, Посейдон взялся с ревом сокрушать городские здания, и Гектор со своими людьми вынужден был отступить обратно за стены Трои. Говорят, при этом он вынес на плечах своего тяжело раненного брата, отважного Деифоба.

Однако два дня назад, когда Илиону опять грозило падение, когда разъяренные ахейцы во главе с наиболее могущественными, свирепыми олимпийцами – Афиной, Герой, Посейдоном и всей их братией – теснили осажденных, выступавших под защитой сребролукого Аполлона, вдруг неизвестно откуда вернулся Зевс.

По словам Елены, Громовержец поразил свою вероломную супругу молнией, сбросил Колебателя Земли в адскую бездну Тартара, а прочим бессмертным велел немедленно убираться назад, на Олимп. И будто бы некогда страшные боги – многие десятки богов, облаченных в сияющие золотые доспехи, – прямо на летучих колесницах послушно телепортировались на вулкан, как нашкодившие детишки в ожидании отцовской трепки.

201