Олимп - Страница 216

216

И Манмут негромко запел по общей линии:

А говорят, Ахилл восстал во мраке…
И царь Приам с полсотней сыновей
Проснулись от ружейной канонады
И вновь готовы лечь костьми за Трою.

– Кто автор? – спросил Орфу. – Что-то я такого не помню.

– Руперт Брук, – пояснил капитан «Смуглой леди» по личному лучу. – Британский поэт эпохи Первой мировой войны. Эти строки он написал на пути в Галлиполи… Куда так и не доехал. Скончался от болезни по дороге.

– Знаешь что? – пророкотал генерал Бех бин Адее по общей линии. – Я не в восторге от твоей радиодисциплины, маленький европеец, но стихи – просто отпад.

А между тем на полярной орбите дверь переходного шлюза плавно скользнула вверх, и Одиссей вступил в орбитальный город. Глазам и ушам человека предстали щедро залитые светом деревья, увитые виноградом, разноголосье пестрых тропических птиц, журчание и блеск ручьев, шум водопада, низвергающегося с высокого каменного утеса, поросшего лишайником, древние развалины и крохотные джунгли. При виде гостя благородный олень перестал жевать траву, поднял голову, посмотрел на человека, прикрывшегося щитом и поднявшего острый меч, и преспокойно тронулся прочь.

– Сенсоры засекли гуманоидное существо, – сообщил Чо Ли для летящих на космошлюпке. – Его не видно за листвой, но оно приближается.

Сперва сын Лаэрта услышал шаги босых ног по гладким камням и слежавшейся почве. Увидев, кто перед ним, герой опустил свой щит и сунул клинок в петлю на широком кожаном поясе.

Это была женщина, недосягаемо прекрасная женщина. Даже моравеки, под чьими пластиково-стальными панцирями рядом с органическими сердцами бились гидравлические, а живые гланды и мозг соседствовали с пластмассовыми насосами и сервосистемами-наноцитами, так вот даже они затаили дыхание, увидев столь невероятную красоту на голограммах на расстоянии тысячи километров.

По нагим загорелым плечам струились длинные темные локоны, кое-где отливавшие золотом. Легчайшее платье из искрящегося тонкого шелка красноречиво облегало тяжелую, полную грудь и широкие бедра. На стройных лодыжках звенели золотые цепочки, запястья сверкали целой россыпью браслетов, атласные плечи были украшены затейливыми застежками из серебра и золота.

Женщина подошла ближе, на расстояние протянутой руки. Пораженный Одиссей, а заодно с ним и моравеки в космосе и над руинами Трои, в изумлении любовались чувственно изогнутыми дугами бровей над зелеными глазами, в которых таилась тайна, и долгими-долгими черными ресницами; то, что издали выглядело макияжем, искусно наведенным вокруг изумительных очей, оказалось игрой теней и света на умытой коже. Чистыми были и полные, мягкие, очень красные губы.

Мелодичный голос красавицы прозвучал словно шелест морского бриза в раскидистых пальмовых листьях или как нежный перезвон колокольчиков на ветру.

– Добро пожаловать, Одиссей, – промолвила она. – Столько лет я ждала тебя. Меня зовут Сикоракса.

68

На второй вечер прогулки по дну Атлантической Бреши в компании Мойры Харман поймал себя на сложных раздумьях.

Что-то в этом походе между водяными стенами (на этом участке, в семидесяти милях от берега, океан достигал пятисотфутовой глубины) бесконечно завораживало мужчину. Однако разум Хармана, заблудившегося в лабиринтах собственной мысли, отверг непрошеное вмешательство. Мужчине все лучше удавалось отмахиваться от лишних голосов, бушующих в голове и – чудилось – витающих вокруг нее; впрочем, виски у него по-прежнему ломило, как черт знает что.

Пятисотфутовые стены воды по обе стороны от сухой дороги шириной в каких-то восемьдесят ярдов продолжали нагнетать страх, и даже два дня спустя возлюбленный Ады терзался клаустрофобией и неистребимым чувством, будто океанская толща готова обрушиться на него в любую секунду. Вообще-то он уже бывал в Атлантической Бреши два года назад, когда отмечал свой девяносто восьмой день рождения, однако в прошлый раз за те же двое суток пути в одну сторону (затем пришлось повернуть обратно, к сто двадцать четвертому факс-узлу на побережье Северной Америки) Харман одолел гораздо меньшее расстояние, чем сейчас, да и глубокий мрак между грозными водными барьерами почему-то не так пугал. «Само собой, – рассуждал мужчина, – тогда я был моложе. И верил в чудеса».

Вот уже несколько часов они с Мойрой не разговаривали, хотя и без усилия шагали в ногу. Время от времени Харман принимался анализировать новую информацию, переполнявшую его мир, в основном же представлял себе, что сделает, когда – и если – возвратится в Ардис.

Первым делом следовало попросить прощения у любимой, от всего сердца раскаяться за этот дурацкий полет к Золотым Воротам Мачу-Пикчу. Не было и нет ничего важнее интересов беременной жены и нерожденного ребенка. Мужчина и раньше понимал это, но лишь умом, теперь же узнал по-настоящему.

Потом, конечно, не мешало бы набросать план спасения своей милой, будущего малыша, друзей и всего человеческого рода. С этим дела обстояли сложнее.

Миллион томов информации, в буквальном смысле слова захлестнувшей Хармана, лишь помогли открыть несколько неведомых прежде возможностей.

Например, тело и разум путника продолжали исследовать забытые, а ныне возрожденные функции, которых оказалось около сотни. Самым важным, по крайней мере на ближайшее время, было умение свободно факсовать без помощи узлов и павильонов. Насытившие кровь «старомодных» людей нанотехнологии, понятные Харману после хрустальных чертогов, позволяли переноситься из любой точки планеты в любую другую и даже (при снятии определенных запретов) на один из миллиона ста восьми тысяч трехсот трех объектов, машин и городов на околоземной орбите. Свобода мгновенного перемещения могла бы спасти человечество от войниксов, от Сетебоса, его взбесившихся калибано, а то и от самого Калибана – но только в том случае, если бы удалось опять включить факс-машины с банками памяти.

216