Олимп - Страница 228

228

Тут она обрывается на полуслове.

Ахилл от души надеется, что в преисподней разразился какой-нибудь катаклизм; сейчас он уничтожит весь этот мир, поглотит Азию с ее сестрами, точно легкую медовую закуску на мирмидонском празднестве… Однако, с трудом разлепив обожженные веки, мужчина видит перед собой всего лишь круг света, изливающий ослепительное сияние в багровое марево.

Брано-Дыра.

Из яркого блеска является фигура. Она отдаленно напоминает человека, но собрана из металлических сфер. Круглую форму имеет не только голова: из шариков составлено и туловище, и расставленные в стороны руки, и чуть подгибающиеся ноги. Разве что ступни и ладони, покрытые чем-то вроде бронзы, смутно походят на человеческие. Существо приближается. Из сфер, заменяющих ему плечи, вырываются два снопа света. Правая ладонь выпускает красный луч не толще метательного копья и направляет его на сестер Океанид, отчего их кожа шипит и покрывается волдырями. Великанши пятятся, ступая по лодыжки в кипящей лаве. Алый свет для них не помеха: дочери Океана прикрывают лица и глаза от режущего сияния, что истекает из Браны.

– Ахиллес, чтоб тебе, так и будешь тут валяться?

Гефест! Теперь мужеубийца видит: железные пузыри, тяжелые перчатки и толстая обувь – это всего лишь защитный костюм. На спине калеки коробится и дымится «мешок для дыхания», а верхняя сфера прозрачна, будто стекло, на котором играют блики от плечевых прожекторов и ручного лазера и сквозь которое можно различить уродливую бородатую физиономию карлика.

Быстроногий испускает слабый писк.

Покровитель огня смеется, и микрофоны в пневмокостюме усиливают его гадкий хохот.

– Что, не по нраву тебе здешний воздух и гравитация? Бывает. Вот надень-ка, это называется термокостюм. В нем хотя бы дышать можно.

Хромоногий бросает ахейцу невероятно тонкое одеяние.

Герой пытается шевельнуть рукой, но может лишь корчиться и надрывно кашлять.

– Тьфу, пропасть! – говорит калека. – Так и знал, что придется тебя одевать, словно младенца. Ладно, лежи и не дергайся. Да, не вздумай меня обгадить или выпустить газы, пока я буду с тобой цацкаться.

Десять минут спустя, когда витиеватая брань повисает в атмосфере удушливой пеленой подобно жаркому дыму вулканов, Ахилл уже собственными ногами стоит на твердой скале рядом с Гефестом и запросто дышит через прозрачную мембрану, которую карлик назвал «респиратором». Поверх золотой термокожи грек нацепил доспехи, знаменитый щит в кислотных разводах и по-прежнему сверкающий клинок. Взирая снизу вверх на неразличимую массу, величаемую Демогоргоном, быстроногий вновь полон чувства собственной неуязвимости и горд собою, как всегда. Только бы Азия продолжала задавать свои дурацкие вопросы, мечтает ахеец: тогда у него появился бы повод распотрошить ее, словно рыбу.

– Демогоргон, – взывает бог огня через усилители, спрятанные в прозрачном шлеме, – мы с тобой как-то встречались – более девятнадцати веков назад, во время битвы Олимпа с титанами. Мое имя Гефест…

– А, ТЫ ТОТ КАЛЕКА, – рокочет бесформенный дух.

– Ага. Спасибо, что напомнил. Мы с Ахиллесом явились в Тартар, дабы просить вашей помощи – твоей, Крона, Реи и всех Бывших.

– ДЕМОГОРГОНА НЕ ЗАБОТЯТ НУЖДЫ ПРОСТЫХ БОГОВ И СМЕРТНЫХ.

– Ах, ну да, конечно, – отзывается хромоногий, чей скрипучий голос по-прежнему разносится в сотню раз дальше благодаря микрофонам костюма. – Хреново. Ахиллес, может, сам попробуешь? С ним толковать все равно что со своей задницей.

– Хочешь сказать, эта здоровая куча из ничего меня услышит? – осведомляется человек.

– Я ВНИМАЮ ТЕБЕ.

Герой запрокидывает голову и направляет взгляд на рдеющие тучи, бурлящие чуть в стороне от лишенного черт, пустого лика бестелесного существа.

– Демогоргон, когда ты говоришь о Боге, то имеешь в виду Зевса?

– ГОВОРЯ О БОГЕ, Я ИМЕЮ В ВИДУ ТОЛЬКО БОГА.

– Значит, Зевса, потому что сию минуту сын Крона и Реи собирает уцелевших олимпийцев, дабы провозгласить себя Владыкой Всего Творения, полноправным Господином этой и прочих вселенных.

– ЗНАЧИТ, ОДИН ИЗ ВАС ЛЖеТ: ЛИБО ОН, ЛИБО ТЫ, ЧЕЛОВЕЧЬЯ ОТРАСЛЬ. БОГ ПРАВИТ МИРОМ, ТОЛЬКО НЕ С ОЛИМПА.

– Тогда Громовержец поработил всех прочих бессмертных и кратковечных, – возражает Ахилл; благодаря микрофонам и радиопередатчикам его речь разносится эхом по склонам вулканов и опаленным утесам.

– СЛУЖИТЕЛЬ ЗЛА В ЛЮБОМ ОБЛИЧЬЕ – РАБ! ТАКОВ ЗЕВЕС ИЛЬ НЕТ – ТЕБЕ ИЗВЕСТНО.

– Известно, – соглашается быстроногий, – что это жадный и тщеславный сукин сын. Не в обиду будь сказано, если Рея слушает нас где-то там, в темноте. По-моему, он просто трус и хвастун. Но если ты готов признать его владычество, тогда, конечно, Тучегонитель воцарится на Олимпе и во вселенной на веки вечные.

– Я НАЗЫВАЮ БОГОМ, КАК И ВЫ, ВЛАСТИТЕЛЯ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ – ЗЕВЕСА.

– Но у раба ведь должен быть хозяин? – допытывается Ахилл.

– Отлично припечатал! – шипит ему Гефест. – Как есть в яблочко!

– Умолкни, – цедит ахеец.

Демогоргон разражается рокотом. Поначалу мужчине кажется, что рядом взорвался огромный вулкан; потом из грохота рождаются осмысленные слова:

– У БЕЗЪЯЗЫКИХ БЕЗДН НЕ ВЫРВЕШЬ ТАЙНЫ, А ИСТИНА БЕЗЛИКА И НЕМА. ПОЙМеШЬ ЛИ ТЫ КРУГОВРАЩЕНЬЕ МИРА ИЛЬ ЗНАМЕНИЯ ВРЕМЕНИ, СУДЬБЫ, ИЗМЕНЧИВОСТИ, СЛУЧАЯ И СЧАСТЬЯ? ИМ ВСе ПОДВЛАСТНО, ТОЛЬКО НЕ ЛЮБОВЬ И ТИХОГО СВЯТАЯ ПОЛНОТА.

– Как знаешь, – пожимает плечами Ахилл. – И все же пока мы тут лясы точим, Зевс объявляет себя Верховным Правителем Всего Творения и вскоре потребует, чтобы это самое творение, а не только те, кто населяет крохотный мирок у подножия Олимпа, поклонялось ему и никому более. Счастливо оставаться.

228