Олимп - Страница 62

– Ну давай, дружище, запрыгивай! Ты нам очень нужен, Томас.

Схолиаст удивленно заморгал, услышав свое имя. Потом покачал головой.

– Разве ты не хочешь опять увидеть свою Землю? – закричал моравек.

Почву сводили судороги марсотрясения, и шершень трепетал на черных шипастых лапах. Вокруг явно сжавшейся Брано-Дырки клубились тучи пепла и серы. Неожиданно Манмут понял: задержи он друга еще хоть на одну минуту – и тому не останется иного выбора, кроме как полететь с ними.

Но человек отступил назад и указал рукой на остаток отступающих аргивян, на павших амазонок и конские трупы, на далекие стены Илиона и сражающиеся армии, уже еле видные через подернувшуюся рябью Дыру.

– Я заварил всю эту кашу, – горько сказал он. – По крайней мере помог заварить. Останусь и буду расхлебывать вместе со всеми.

Маленький европеец тоже ткнул манипулятором в сторону Браны, за которой бушевала кровопролитная война.

– Троя обречена, Хокенберри. Силовых щитов и воздушного заслона больше нет, убраны даже антиквит-поля.

Мужчина улыбнулся, прикрывая лицо от падающих углей и пепла.

– «Et quae vagos vincina prospiciens Scythas ripam catervis Ponticam viduis ferit escisa ferro est, Pergannum incubuit sibi», – продекламировал он в ответ.

– Ненавижу латынь! – возмутился про себя Манмут. – И схолиастов – тоже… – А вслух прокричал: – Опять Вергилий?

– Сенека! – откликнулся ученый. – «И те, что с кочевыми рядом скифами над Понтом скачут толпами безмужними. Мечами разоренный, наземь пал Пергам…» Ну, ты понимаешь, Илион, Троя…

– Забрасывай свою задницу на борт, Хокенберри! – гаркнул моравек.

– Удачи, Манмут. – Человек отступил еще дальше. – Передай привет Земле и Орфу, мне будет недоставать их обоих.

Он развернулся и неспешной трусцой пробежал мимо Ахилла, скорбящего над мертвой амазонкой и покинутого живыми товарищами, после чего, как только шершень сорвался и, лавируя, улетел в далекий космос, припустил со всех ног. Брана таяла на глазах.

Часть 2

22

Веками в Ардис-холле царил субтропический зной, и вот настала зима. Снег еще не выпал, но уже обнажились окрестные леса, и только самые упрямые листья продолжали держаться черенками за ветки. Теперь даже после запоздалого рассвета в тени огромного особняка целый час не таял иней. Каждое утро Ада смотрела, как солнечные лучи понемногу стирали со склонов западной лужайки сверкающую белую краску, лишь перед самым домом оставляя узенькие искристые полосы. По рассказам пришельцев, тихую гладь речушек, пересекавших дорогу к факс-узлу, как и сам узел, расположенный в миле с четвертью от Ардис-холла, затягивала хрупкая корка льда.

Нынешний день был одним из самых коротких в году; вечер подкрался рано, пришла пора хозяйке зажигать бесчисленные свечи и керосиновые лампы. Невзирая на пятый месяц беременности, движения молодой женщины дышали завидным изяществом. Старинный особняк, возведенный восемь столетий назад, еще до Финального факса, до сих пор сохранял дух радушного уюта. Две дюжины растопленных каминов, пламя которых веками развлекало и радовало взоры гостей, сегодня по-настоящему обогревали большую часть из шестидесяти восьми комнат. Для остальных же Харман, отыскав в «проглоченных» книгах нужные чертежи, соорудил особые печи, окрещенные почему-то «франклиновскими». Они так жарили, что, поднимаясь по лестнице, разморенная Ада почти клевала носом.

На третьем этаже она помедлила у большого окна в конце коридора. В угасающих зимних сумерках за гравитационно-искаженными стеклами перед нею, застилая вид, но успокаивая сердце, возвышалась темно-сизая стена частокола, уходящего вниз по южному склону. Пожалуй, впервые за тысячи лет земные леса вновь начали падать под ударами людей-дровосеков, подумалось молодой женщине. Частокол окружал Ардис-холл по всему периметру, местами подступая к дому на тридцать ярдов, а кое-где удаляясь от него на добрую сотню. По углам вздымались дозорные башни, тоже из дерева, и еще больше лесных великанов было повалено ради того, чтобы превратить летние навесы в дома и бараки для новых пришельцев, искавших убежища в Ардис-холле.

«Где же Харман?»

Ада часами гнала от себя назойливую тревогу, находила дюжины различных занятий, чтобы отвлечься, и вот осталась наедине со своим беспокойством. Ее любовник – сам он предпочитал устаревшее прозвание «супруг» – ушел ни свет ни заря вместе с Ханной, Петиром и Одиссеем, который отныне величал себя Никем. Друзья запрягли в дрожки быка и отправились прочесывать луга и чащи за десять миль и далее от реки – искать разбежавшийся скот, а также охотиться на оленей.

«Почему их до сих пор нет? Харман обещал вернуться дотемна».

Спустившись на первый этаж, Ада решила заглянуть на просторную кухню. Когда-то здесь бывали разве что сервиторы, да время от времени войниксы приносили оленей, которых забивали в охотничьих угодьях. Теперь тут кипела жизнь. Эмма и Реман составляли меню (в одном только Ардисе ужинали сразу полсотни человек), под их началом работала целая дюжина помощников и помощниц: выпекали хлеб, готовили салаты, жарили мясо на вертеле в огромном старом очаге. Вокруг бурлила творческая суматоха. Еще немного – и на длинном накрытом столе появится горячая пища.

Эмма встретилась глазами с вошедшей.

– Вернулись уже?..

– Нет еще. – Хозяйка особняка улыбнулась, напустив на себя беззаботный вид.

– Скоро вернутся, – сказала подруга, похлопав ее по руке.

Ада не впервые мысленно подивилась, почему это люди считают себя вправе сколько угодно похлопывать и гладить беременных. Нет, она не злилась, потому что любила Эмму, и все-таки…