Олимп - Страница 78

«Откуда тебе известно?»

Известно, и точка.

«Тогда объясни, как одному-единственному созданию ростом поменьше войникса удалось поубивать сотню обитателей Парижского Кратера, большую часть из которых составляли мужчины?»

Во-первых, он бы мог призвать на помощь клонов из Средиземного Бассейна – мелких калибано, которых Просперо создал несколько веков назад специально для защиты от войниксов Сетебоса, – но Даэман полагал, что этого не потребовалось. Бывший коллекционер бабочек чувствовал сердцем: людоед расправился в одиночку и с его матерью, и с прочими. «Чтобы послать мне весточку».

«Ладно. Если Калибан хотел тебя припугнуть, почему не явился в Ардис и не прикончил всех нас, оставив тебя на сладкое?»

Хороший вопрос. Мужчина догадывался почему. Он видел, как мерзкая тварь забавлялась с безглазыми ящерками, которых ловила в сточных прудах под землей орбитального города, – дразнила их, мучила, прежде чем заглотить целиком. А еще Калибан потешался над пленниками: над Сейви, Харманом и Даэманом, изводил их насмешками – прежде чем быстрее молнии кинуться на старуху, перегрызть ей горло и утащить мертвое тело под воду, чтобы там полакомиться.

«Я для него – игрушка. Да и все мы».

«Что именно пересекло на твоих глазах дыру над Парижским Кратером?»

Еще один хороший вопрос. Действительно, что? Пыль стояла столбом, вокруг яростно вращались мусорные смерчи, а сияние из иного мира попросту ослепляло. «Я видел, как огромный, склизкий мозг шагал на бесчисленных руках». Нетрудно вообразить себе реакцию обитателей Ардис-холла и прочих колоний на такие слова.

Впрочем, Харман не рассмеется. Девяностодевятилетний мужчина был там, вместе с Даэманом и Сейви, которой оставалось жить считанные минуты; он слышал, как чудище тянуло почти нараспев, пыхтя, свистя и скрежеща противным голосом, поминая своего дрянного папашу: «Сетебос, Сетебос и Сетебос! – вопила тварь. – Помыслил пребывать средь холода луны…» И позже: «Помыслил, сам, однако, что Сетебос многорукий, как каракатица, деяньями ужасный, впервые поднял взор и вдруг проник, что в небеса не взмоет, не дано, и счастья там не обретет, но мир его – мир мыльных пузырей – реальным мирозданьям не чета, и доброе в сем мире столь же близко реальному добру и так же схоже, как схожи день и ночь».

По зрелом размышлении Даэман с Харманом решили, что орбитальный остров Просперо и есть «мир мыльных пузырей», а теперь дошла очередь и до «многорукого, словно каракатица» божества, которому поклонялся Калибан.

«А то существо, которое вышло из небесной дыры, каких оно было размеров?»

И в самом деле каких? Огромные постройки рядом с ним казались кукольными домиками. Да, но яркий свет, но ветер и пыль, но мерцающие склоны грозной горы позади ужасного гостя… Пожалуй, мужчина не стал бы говорить однозначно.

«Значит, придется мне возвращаться».

– Господи Иисусе! – простонал Даэман.

Теперь-то он понимал, что использует не просто привычный с детства речевой оборот, а имя некоего Бога из той, Потерянной Эры.

– Господи Иисусе.

Возвращаться? Только не сегодня. Ему хотелось остаться здесь, на прогретом и солнечном, безопасном пляже.

«А для чего каракатица заявилась в Парижский Кратер? Уж не на встречу ли с Калибаном?»

Делать нечего, придется отправиться туда и все разведать. Но не сию секунду. И не сию минуту.

Голова раскалывалась от невыносимой боли; острые стрелы печали втыкались изнутри в глазные яблоки. Черт, какое же яркое солнце! Даэман прикрылся ладонью. Не помогло. Тогда он расправил туринскую повязку и положил на лицо, как не раз делал прежде. Не то чтобы мужчину когда-либо занимала драма (охота за редкими бабочками и соблазнение юных девиц – вот и все, что его интересовало в недавнем прошлом), однако и он частенько предавался общей забаве – от скуки, а порой из легкого любопытства. Исключительно по привычке, отлично зная, что все пелены отключились в ночь Падения, заодно с электрической сетью и сервиторами, сын Марины, как обычно, пристроил вшитую микросхему на середине лба.

Мозг захлестнули живые картинки, голоса и телесные ощущения.

Ахилл стоит на коленях подле мертвой амазонки Пентесилеи. Небесная Дырка уже сомкнулась, и побережье моря Фетиды простирается на юг и восток без единого следа Илиона или планеты Земля. Военачальники, сражавшиеся на стороне быстроногого, успели покинуть Марс до того, как это случилось. Большой и Малый Аяксы бежали, а с ними Диомед, Идоменей, Стихий, Сфенел, Эвриал и Тевкр… Исчез даже многоумный Одиссей, сын Лаэрта. Некоторые ахейцы – Менипп, Эвхенор, Протесилай и его боевой товарищ Подаркес – остались недвижно лежать на камнях, среди поверженных и ограбленных амазонок. Ужас и всеобщее смятение, охватившее всех, когда портал задрожал и начал закрываться, обратили в бегство даже самых верных спутников Пелида – мирмидонцев, уверенных, что их герой и предводитель удирает заодно с ними.

И вот Ахиллес остался наедине с погибшей красавицей. Со стороны отвесных скал у подножия Олимпа налетает марсианский ветер, завывает в пустых доспехах, треплет окровавленные вымпелы на древках копий, которые пригвождают павших к алому грунту.

Быстроногий мужеубийца нежно кладет голову и плечи Пентесилеи себе на колено, заливаясь слезами при виде того, что сам сотворил. Раны в пронзенной груди уже не кровоточат. Пятью минутами раньше Ахилл торжествовал победу, восклицая над убитой царицей:

– Неразумная девчонка! Не знаю, что наобещал тебе старый Приам за победу, но только вот она, твоя награда! Дикие звери и птицы растерзают белую плоть!