Олимп - Страница 87

И вот супруга Хармана улеглась на кровать, накрыла пеленой лицо, пристроила микросхему на лбу, а затем прикрыла глаза, хотя и без особой надежды на успех.

Глубокая ночь. Троянская башня.

Ада уверена, что попала именно в осажденный город, ночные очертания которого давно уже помнит наизусть. Впрочем, за сотни «посещений» она впервые видит город Приама с такой необычной точки зрения. Какая-то полуразрушенная круглая башня, южная часть кладки отсутствует, а в нескольких футах от непрошеной свидетельницы прильнули друг к другу двое. Они прикрывают одеялом костер, от которого, в сущности, остались одни уголья. Хозяйка Ардис-холла безошибочно узнает обоих, вот только не может взять в толк: с какой стати Елена и ее бывший муж снова вместе, почему они в городе и следят со стены за яростной битвой. Откуда здесь Менелай и как он может греться под одним одеялом – вернее, под красным шерстяным плащом, – с этой женщиной? Казалось, он и другие ахейцы только для того и сражались неполных десять лет на глазах у зрителей, чтобы ворваться в Трою и прикончить изменщицу.

Между тем остальные греки до сих пор бьются за вход в город.

Повернув несуществующую голову, Ада меняет угол зрения – вот это да, предыдущие просмотры не позволяли ничего подобного! – и в благоговейном изумлении распахивает глаза, взирая на Скейские ворота и неприступные укрепления.

«Как похоже на то, что творилось в Ардисе прошлой ночью!» – думает будущая мать и тут же усмехается над неловким сравнением. Здесь вам не жалкий деревянный заборчик: Илион окружает каменная стена высотой в сотню футов, а шириной – в целых двадцать, с уймой дозорных башен, тайными проходами для вылазок, бойницами, брустверами, рвами с водой, рядами заостренных кольев и траншеями. Да и великий город осаждает не сотня с чем-то бессловесных войниксов, а десятки тысяч ликующих, ревущих, изрыгающих проклятия греков: бесчисленные факелы, костры и горящие стрелы на мили вокруг озаряют неудержимые волны героев, и каждая волна – это новое войско со своим царем, вождем, осадными лестницами, колесницами, сосредоточенное только на собственной битве в гуще огромной войны. И если в Ардис-холле укрывались от противника четыреста душ, то здешние защитники – с высокой башни видны тысячи лучников и копейщиков на парапетах и ступенях длинной южной стены – охраняют жизни более чем сотни тысяч объятых ужасом кровных родственников: жен, дочерей, неоперившихся сыновей и дряхлых родителей. А вместо единственного беззвучного соньера, парящего над задним двором, по здешнему небосводу носятся дюжины летающих колесниц, для безопасности заключенных в отдельные энергетические пузыри, откуда их божественные наездники мечут зигзаги молний и силовые лучи – кто в горожан, а кто и в несметные орды нападающих.

Аде никогда еще не доводилось видеть жителей Олимпа столь тесно вовлеченными в сражение. Даже издали она легко различает Ареса, Афродиту, Артемиду и Аполлона, бьющихся на лету за спасение Трои, в то время как Афина, Гекуба, Посейдон и прочие малоизвестные бессмертные яростно бьются на стороне атакующих ахейцев. Зевса нигде не видно.

«Сколько же интересного я пропустила за девять месяцев», – удивляется жена Хармана.

– Гектор так и не вышел из покоев, чтобы возглавить войско, – шепчет Елена, и хозяйка особняка вновь обращает внимание на странную пару.

Бывшие супруги жмутся друг к другу над лагерным костерком на разбитой, продуваемой ветрами площадке, растянув солдатский красный плащ над тлеющими угольями, дабы спрятать чахлый огонь от случайных взоров снизу.

– Трус он, – отзывается Менелай.

– Ты же знаешь, что это не так. В этой безумной войне и не было большего храбреца, чем Гектор, сын Приама. Он просто горюет.

– О ком это? – усмехается мужчина. – Себя пожалел? Ибо его часы уже сочтены. – Тут он обводит широким жестом безбрежную армию греков, нападающих сразу со всех сторон.

Красавица поднимает глаза.

– Муж мой, ты полагаешь, атака завершится успехом? По-моему, ахейцам не хватает слаженности. Да и осадных орудий что-то не видно.

– Может, и так, – бормочет сын Атрея. – Может, брат и впрямь поторопился: уж больно много лишней суматохи. Но это ничего, не выйдет сегодня – завтра получится. Город обречен.

– Похоже, ты прав, – шепчет Елена. – Хотя ведь это не новость, верно? Нет, Гектор сокрушается не о себе, мой благородный супруг. Он скорбит об убитом сыне Скамандрии, а еще о том, что прекратилась война с богами – его единственная надежда на возмездие.

– Дурацкая затея, – ворчит Менелай. – Олимпийцы давно истребили бы кратковечных с лица Земли, раз уж им ничего не стоило похитить наших родных, оставшихся дома.

– Так ты поверил Агамемнону? – шелестит голос дочери Зевса. – Думаешь, все исчезли?

– Я верю словам Посейдона, Афины и Геры, а боги возвестили брату, что вернут наши семьи, друзей и рабов и всех остальных, как только Илион запылает от наших факелов.

– Разве даже бессмертные способны сотворить подобное, муж мой, – очистить этот мир от людей?

– Значит, способны, – произносит мужчина. – Брат не умеет лгать. А боги сказали ему, что это их рук дело, и вот пожалуйста! Наши города пусты. Я успел потолковать с остальными, кто был в том плавании. Все наши имения, все дома на Пелопоннесе… Ш-ш-ш! Кто-то идет. – Он поднимается, разбрасывает угли ногой, толкает Елену в черные сумерки у разбитой стены и замирает у выхода на винтовую лестницу, приготовив обнаженный клинок.