Олимп - Страница 89

– Ладно, – говорит Хокенберри. – Но я перенесу вас поодиночке.

– Еще чего, тащи обоих сразу! – заводится Менелай.

Схолиаст опять качает головой.

– Не могу. Сам не знаю почему, медальон позволяет мне телепортировать лишь одного человека. Раз уж ты помнишь меня с Ахиллесом и Гектором, значит, помнишь и то, что я переносил их поочередно, возвращаясь через несколько секунд.

– Истинная правда, муж мой, – подтверждает Елена. – Своими глазами видела.

– Тогда сначала отправь ее, – приказывает Атрид. – На берег, в ставку Агамемнона, туда, где ждут на песке наши черные корабли.

Снизу доносятся выкрики, и все трое отступают от края порушенной площадки.

Красавица смеется:

– Супруг мой, возлюбленный Менелай, я не могу быть первой. На кого из женщин аргивяне и ахейцы затаили больше всего злобы? Даже за те короткие мгновения, пока мой друг Хок-эн-беа-уиии не вернется вместе с тобой, верные стражники царя или прочие греки успеют признать во мне презренную ненавистную собаку, виновницу бед, и пронзят мое тело дюжинами копий. Ты должен перенестись туда прежде, ведь ты – моя единственная защита.

Хмуро кивнув, рыжеволосый грек берет схолиаста за горло.

– Давай используй свой медальон… сейчас же!

Прежде чем поднять руку, Хокенберри спрашивает:

– Ты отпустишь меня, как только я это сделаю? Оставишь в живых?

– Ну конечно! – рычит сын Атрея, но даже Ада замечает искру в зловещем взоре, который он бросает на Елену.

– Даю слово, что мой супруг Менелай не причинит тебе вреда, – молвит красавица. – А теперь – торопись. Кажется, я слышу чьи-то шаги на лестнице.

Зажмурившись, ученый хватает золотой медальон, поворачивает что-то на его поверхности, и вот уже мужчины исчезают, а в воздухе раздается тихий хлопок.

С минуту Ада ждет на полуразрушенной площадке вместе с Еленой Троянской. Налетевший ветер свистит и завывает в щелях между камнями, доносит с равнины, залитой огнями, отчаянные вопли отходящих греков и наступающих троянцев. В городе царит ликование.

Внезапно появляется Хокенберри.

– Ты оказалась права, меня никто не преследовал, – произносит он и берет красавицу за руку. – Сегодня и без того слишком жарко. – Бывший служитель Музы кивает на небосвод, переполненный летающими колесницами, перечеркнутый молниями пылающих энергетических стрел.

Мужчина тянется к медальону, однако снова медлит.

– Уверена, что Менелай не прикончит меня, когда ты будешь на месте, Елена?

– Он тебя не тронет, – почти рассеянно откликается дочь Зевса, прислушиваясь к мнимым шагам на лестнице.

Ада слышит лишь ветер и далекие выкрики.

– Погоди секунду, Хок-эн-беа-уиии, – говорит красавица. – Должна сказать, что ты был хорошим любовником… и добрым другом. Знаешь, я тебя обожаю.

– И я тебя… – мужчина сглатывает, – обожаю… Елена.

Женщина с черными как смоль волосами улыбается.

– Я не отправлюсь к Менелаю, Хок-эн-беа-уиии. Я его ненавижу. И очень боюсь. Никогда больше не покорюсь такому, как он.

Схолиаст удивленно моргает и смотрит вслед удаляющимся ахейцам. Теперь они перестраивают ряды за линией собственных укреплений в двух милях от города, у бесконечных ставок и костров, там, где сохнут на песке неисчислимые черные корабли.

– Он тебя убьет, если сможет ворваться в город, – хрипло произносит ученый.

– Верно.

– Хочешь, я квитирую тебя куда-нибудь подальше отсюда? В безопасное место?

– А это правда, мой милый Хок-эн-беа-уиии, что мир обезлюдел? И что великие города пусты? Родная Спарта? Каменистые пашни и пастбища? Одиссеев остров Итака? Персидские крепости?

Мужчина кусает нижнюю губу, потом наконец отвечает:

– Да. Это правда.

– Тогда куда же мне деться, Хок-эн-беа-уиии? Может, на гору Олимп? Так ведь небесная Дырка пропала, и олимпийцы посходили с ума.

Схолиаст разводит руками.

– Значит, нам остается надеяться, что Гектор и его легионы не допустят в город врага, Елена… милая. Клянусь, как бы все ни обернулось, я никогда не скажу Менелаю, что ты сама решила остаться.

– Знаю, – кивает красавица.

Из широкого рукава ее платья в ладонь выскальзывает кинжал. Короткий взмах рукой – и короткий, но очень острый клинок вонзается Хокенберри под ребра до самой рукоятки. Елена поворачивает лезвие, чтобы отыскать сердце.

Мужчина разевает рот в беззвучном крике, хрипит, хватается за обагренный живот и падает словно подкошенный.

Но перед этим красавица успевает выдернуть кинжал.

– Прощай, Хок-эн-беа-уиии.

Она торопливо спускается по ступеням, почти не шурша сандалиями по камню.

Ада сочувственно смотрит на истекающего кровью мужчину. Если бы можно было ему помочь! Однако она – только зрительница, невидимая и не способная вмешаться. Повинуясь неожиданному порыву, хозяйка Ардис-холла прикасается к туринской пелене, нащупывает вшитую микросхему и, припомнив, как Харман общался с соньером, представляет себе три синих квадрата в красных окружностях.

И вдруг оказывается на месте. Она стоит на порушенной, открытой ветрам платформе безверхой башни Илиона. Нет, Ада не любуется драмой, она действительно здесь. Холодный ветер треплет ее блузку и юбку. С рыночной площади, что видна далеко внизу, долетают густые запахи скота и какой-то незнакомой еды. До слуха доносится рев битвы у городской стены, воздух содрогается от грома колоколов и гонгов. Опустив глаза, супруга Хармана видит собственные ноги на потрескавшейся каменной кладке.