Олимп - Страница 94

Харман немедленно узнал Ариэля, о котором толковали Просперо и Сейви, хотя и сам не ведал почему. Рост фигуры не превышал пяти футов, и она не слишком походила на человека. Белая с зеленоватым отливом кожа была не совсем настоящей: сквозь нее было видно, как в изумрудной жидкости плавают мерцающие искры, а удивительно бесполое лицо напоминало безупречными чертами лики небесных ангелов, изображения которых содержались в книгах из библиотеки Ардис-холла. Стройные руки с грациозными длинными пальцами, мягкие зеленые тапочки на ногах… Одежда? Харману сперва почудилось, будто фигура облачена в тончайшее трико, расшитое вьющимися лозами винограда, потом он понял: узоры скорее находятся прямо в коже, а не поверх нее. И при этом – ни малейшего намека на пол. Тонкий, чуть вытянутый нос, пухлые, изогнутые в легкой усмешке губы, черные очи, зеленовато-белые локоны, ниспадающие на плечи, – все напоминало человека, но стоило взглянуть на просвечивающую оболочку, под которой переливались крохотные точки огня, как ощущение сходства бесследно таяло.

– Ты Ариэль, – произнес девяностодевятилетний почти утвердительно.

Существо согласно склонило голову.

– Я вижу, что Сейви поведала вам обо мне, – пропел обескураживающе нежный голос.

– Да. Но я полагал, у тебя неосязаемое тело, как у мага… Проекция.

– Голограмма, – раздалось в ответ. – Это не так. Просперо поступает, как ему заблагорассудится, а я, кого столь многие и столь нередко нарекают бестелесной душой или духом, предпочитаю быть из плоти и крови.

– Почему колыбель – это верная смерть для Одиссея? – вмешалась Ханна.

Девушка все еще сидела на корточках, пытаясь нащупать пульс умирающего. На взгляд супруга Ады, грек уже скончался.

Ариэль шагнул – или шагнула – ближе. Петир успел опустить свой лук, однако с подозрением и опаской глазел на прозрачную кожу изумительной твари.

– Здесь, – воплотившийся дух обвел рукой восемь хрустальных гробов, – почивала Сейви. Воистину, любые процессы жизнедеятельности замирают в них, словно у комара в янтаре или трупа на льду, но эти ложа не исцеляют ран, о нет. Одиссей веками втайне держал свой собственный временной ковчег, возможности которого превосходят мое разумение.

– Кто ты? – спросила, поднимаясь, Ханна. – Харман говорил, ты аватара осознавшей себя биосферы. Если бы я еще понимала, что это такое…

– Мало кто понимает. – Ариэль изящно сделал (или сделала) полупоклон-полуреверанс. – Готовы ль вы проследовать за мною к ковчегу Одиссея?

И друзья проследовали к винтовой лестнице, что уходила сквозь потолок. Однако вместо того, чтобы взбираться по ступеням, существо приложило правую длань к полу, часть которого тут же раскрылась подобно диафрагме, явив глазам потайную лестницу, вьющуюся вниз. Ступени были достаточно широки, хотя шагать по ним с носилками оказалось все-таки тяжело и неудобно. Петиру пришлось идти впереди рядом с Ханной, поддерживая больного, чтобы не соскользнул.

Зеленый коридор из пузырей вывел в тесное помещение, еще более беспросветное, чем прежнее, с хрустальными гробами. Внезапно Харман осознал: вокруг уже не углестекло; комната прорезана среди бетона и стали, в башне моста. Здесь находился один-единственный саркофаг, совершенно не похожий на виденные раньше: крупнее их, тяжелее, темнее. К тому же это был ящик из оникса, с чистым стеклом на месте лица того, кто лежал бы внутри. Тысячи кабелей, шлангов, гибких и металлических трубок тянулись от него к огромной ониксовой машине без единого дисплея или шкалы. Ударивший в ноздри запах напомнил супругу Ады воздух после бурной грозы.

Ариэль прижал (или прижала) некую пластину на боковой стороне ковчега, и длинная крышка с шипением съехала набок. Внутри лежали растрепанные, полинялые подушки; они хранили отпечаток мужчины, телосложением похожего на Одиссея.

Харман и Ханна переглянулись, помедлили, затем, не сговариваясь, опустили бесчувственного грека внутрь.

Заметив, как существо с прозрачной кожей потянулось к саркофагу, девушка опередила его, наклонившись, нежно поцеловала Одиссея в губы и лишь потом отступила прочь, позволяя чужаку вернуть крышку на место. Ковчег зловеще зашипел и затворился.

В тот же миг между ним и темным аппаратом вспыхнул янтарного цвета шар.

– Что это значит? – спросила Ханна. – Он будет жить?

Воплощенный дух грациозно пожал тоненькими плечами.

– Кто из живущих тварей ведает сокровенные мысли простой машины? Уж верно, не Ариэль. Скажу вам только, что машина эта вершит судьбу того, кто внутрь попал, покуда мир ваш не обернется трижды вокруг своей оси. А теперь пойдемте. Скоро здешний воздух станет вовсе непригоден для дыхания: его наполнят густые зловонные пары. Так устремимся же к свету и потолкуем, как цивилизованные существа.

– Я не оставлю Одиссея, – заупрямилась девушка. – Если через семьдесят два часа будет известно, выживет он или нет, я подожду.

– Даже не вздумай! – возмутился Петир. – Нам нужно спешить изо всех сил: набрать оружия и возвращаться в Ардис.

Жара в алькове возрастала с каждой секундой. Харман ощутил, как под мокрой одеждой по худощавым бокам бегут ручейки пота. Запах грозы усиливался. Ханна отшатнулась от своих товарищей и молча скрестила руки на груди, всем видом показывая, что не тронется с места.

– Здесь ты погибнешь, остужая смрадный воздух печальными вздохами, – промолвил или промолвила Ариэль. – Но коли так желаешь проследить, очнется твой возлюбленный или скончается, ступай сюда и подойди ко мне.