Олимп - Страница 106

106

Затем перепроверил, все ли он захватил из Ардиса. Нарезанные полоски желтой ткани? С собой. Примитивные молотки-гвоздодеры, творение рук Ремана (после Ханны этот кузнец был самым искусным в Ардисе)? На месте. Туринская пелена из комнаты матери? В рюкзаке. Сложенная кольцами веревка, запасные арбалетные болты? Тоже.

Мужчина предпочел бы сразу направиться в Парижский Кратер, но там царила глубокая ночь, а чтобы разглядеть все, что нужно, Даэману требовались солнечные лучи. До рассвета оставалось еще семь часов, и за это время сын Марины собирался наведаться в большую часть оставшихся двадцати девяти узлов. Тем более что после бегства из Парижского Кратера он уже посетил Киев, Беллинбад, Уланбат, Чом, Дрид, Дом Ломана, Фуего, Кейптаунскую Башню, Деви, Мантую и Сатл Хейтс. Из них только Чом и Уланбат находились под властью голубого льда, и вряд ли с тех пор положение успело сильно измениться. Но даже если на проверку всего списка уйдет полных двенадцать часов, то в Парижском Кратере будет еще светлым-светло.

А где, как не там, Даэман сумеет осуществить задуманное?

Надев на плечи лямки тяжелого рюкзака и подняв свой арбалет, разведчик пошагал к павильону под шелест раскидистых пальмовых листьев, овеваемых легким тропическим бризом, и, мысленно попрощавшись со всей этой красотой, отстучал первый код списка.

33

Более тридцати лиг – почти девять миль – одолел Ахиллес вверх по склону Олимпа с безжизненным, но прекрасно сохранившимся телом Пентесилеи на плечах, и он готов тащить свою ношу еще пятьдесят, или сто, или тысячу лиг, если уж на то пошло. Вот только здесь, на высоте около шестидесяти тысяч футов, тепло и воздух внезапно кончаются.

Три дня и три ночи, позволяя себе лишь сон урывками да короткие передышки, сын Пелея и богини Фетиды, внук Эака, взбирался по стеклянному туннелю хрустального эскалатора, восходящего на пик Олимпа. Разбитый у самого подножия в первые же дни сражений между объединенными силами Гектора/Ахилла и бессмертными, выше эскалатор сохранил и нагнетенную атмосферу, и нагревательные элементы. Вплоть до отметки в шестьдесят тысяч футов. До этой точки. До сих пор.

А здесь – не то зигзаг молнии, не то плазменный луч аккуратно перерезал трубу, оставив зияющий прогал длиною в четверть мили, если не больше, отчего хрустальный эскалатор на красном вулканическом склоне сделался удивительно похожим на змею, разрубленную тяпкой. Достигнув открытого конца тоннеля, ахеец прорывается сквозь защитное поле и пересекает жуткую пустоту, неся свое оружие, щит и тело Пентесилеи – труп амазонки, окропленный консервирующей амброзией Паллады Афины и бережно завернутый в некогда белую простыню из греческой командирской ставки, – но, оказавшись у края трубы, когда легкие героя взрываются от натуги, глаза сжигает отчаянная резь, от низкого давления из ушей сочится кровь, а жестокий мороз царапает кожу, Пелид видит перед собой разрушенный участок туннеля, который тянется на целые мили, ползущую вверх по все более скошенному склону развалину, лишенную тепла и воздуха. На месте лестницы, по которой он прежде карабкался, Ахилл обнаруживает россыпь острых осколков, искореженного стекла и металла, которой не видно конца. Ледяная безвоздушная труба не укрывает даже от ревущего неистового ветра.

Проклиная все на свете между судорожными хрипами, ахеец нетвердым шагом спускается по открытому склону, пробивается назад сквозь гудящее поле в отверстие хрустального туннеля и, бережно положив обернутую ношу, валится на металлические ступени. Кожа огрубела и потрескалась от мороза. «Почему же так холодно в такой близи от солнца?» – недоумевает мужчина. Быстроногий Пелид уверен, что взобрался выше самого Икара, а ведь солнечные лучи растопили воск на крыльях этого мальчика, мечтавшего стать птицей. Разве нет? Такими же стылыми и бесприютными были вершины гор на земле Хирона, в стране кентавров, где прошло детство Ахилла; чем выше, тем разреженнее становился воздух. Ахеец разочарован: от Олимпа он ожидал большего.

Мужчина достает маленький кожаный мех из-под плаща и выжимает на запекшиеся губы последние капли вина. Остатки сыра и хлеба он съел десять часов назад, полагая, что скоро достигнет вершины. Однако, похоже, у этой горы верхушки вообще нет.

Кажется, миновали целые месяцы с того памятного утра, когда сын Пелея отправился в путь. Неужели три дня прошло с тех пор, как герой убил царицу амазонок и в небесах закрылась Дыра, отрезав от него Трою, ахейцев и верных мирмидонцев? Хотя плевать он хотел на пропавшую Дырку. Быстроногий не намерен возвращаться, пока не оживит Пентесилею и не сможет назвать ее своей суженой. Жаль только, не успел подготовиться к путешествию. Тремя днями ранее, покидая командирскую ставку на бранном поле у подошвы Олимпа ради сражения с гордыми всадницами, Ахиллес рассчитывал вернуться через пару часов и потому захватил жалкие крохи съестного. В то утро сила, переполнявшая героя, казалась беспредельной, как и бурлящий гнев.

И вот теперь неизвестно, достанет ли ахейцу этой самой силы, чтобы спуститься обратно по металлической лестнице длиною тридцать лиг.

«Может, и хватит, если бросить мертвую женщину», – мелькает у него в голове, но герой прекрасно знает, что никогда не сделает этого. Просто не сможет. Как там выразилась Афина? «Феромоны вынесли приговор, и он окончателен. Дышит она или нет, Пентесилея – твоя первая и последняя страсть в этой жизни…»

Ахилл, сын Пелея, не имеет ни малейшего понятия о феромонах, зато понимает неотвратимость проклятия Афродиты. Страсть к амазонке, павшей от его беспощадной руки, снедает мужчину изнутри сильнее, чем лютый голод, от которого урчит в пустом животе. Обратной дороги нет. Афина говорила об исцеляющих баках на вершине вулкана, секрете богов, источнике их телесной неуязвимости и бессмертия, той потайной тропинке через «ограду зубов», а вернее, ненарушимую границу, отделяющую свет и жизнь от вечной тьмы. Целебные баки. Вот куда он положит Пентесилею. И когда любимая снова задышит, она станет невестой Ахилла. Даже могущественные Мойры не помешают ему исполнить задуманное.

106