– Почему бы тебе или Просперо не квитировать меня сразу на кольца?
Харман обернулся к своей спутнице и едва различил ее лицо в угасающих отблесках позднего вечера.
– Мы предпочли бы этого не делать, – издевательским тоном а-ля Бартлеби сказала Мойра.
Мужчина с тоской подумал о подводном ружье в рюкзаке. Что, если наставить дуло на эту двойницу Сейви и скорчить самую серьезную, устрашающую, самую искреннюю гримасу (ведь «посты» обладают особой функцией распознавания человеческих чувств и намерений) – убедят ли Мойру подобные доводы немедленно квант-телепортироваться с ним в Ардис или на кольца?
Ну разумеется, нет. Она бы никогда не дала попутчику оружие, которое можно направить против нее же. Или же дала, но приняла бы какие-то меры предосторожности. Скорее всего пусковой механизм подчиняется мысленным приказам постженщины; для этого достаточно простой и безотказной встроенной схемы, воспринимающей мозговые волны.
– Не понимаю. Вы с магом взяли на себя столько хлопот, лишь бы только выкрасть меня и перетащить через Индию в Гималаи, – произнес Харман. Эти слова вертелись у него на языке с самого начала похода. И лишь озвучив неотвязную мысль, мужчина понял всю банальность и тщетность начатого разговора. – К чему было затевать возню, если вы не хотите, чтобы я победил Сетебоса и других плохих парней?
На сей раз Мойра не улыбнулась.
– Кому суждено попасть на кольца, тот сам отыщет дорогу.
– Суждено! Твои рассуждения попахивают обреченностью кальвинизма, – заметил мужчина, перешагивая приземистый кустик высохшего коралла.
Дорога шла до сих пор на удивление гладко: над редкими расщелинами в океаническом дне тянулись металлические мосты; горные и коралловые хребты были прорезаны прямыми, как лазерные лучи, туннелями; плавные спуски, подъемы, железные тросы, натянутые для удобства путников в самых крутых местах, – вот и весь путь. Харману даже не приходилось глядеть себе под ноги. Правда, при скудном вечернем свете он все равно бы много не рассмотрел.
Мойра не ответила. Казалось, она вообще пропустила мимо ушей хромую остроту попутчика, так что мужчина решил сменить тему:
– В небесах есть и другие лазареты.
– Тебе сказал об этом Просперо.
– Да, но до меня только что дошло: значит, нам, людям старого образца, не обязательно умирать или возрождать медицину с нуля. Наверху полно целебных баков.
– Ну да, конечно. «Посты» собирались разводить вас миллионами. На орбитальных островах экваториального и полярного колец еще много лазаретов, это же ясно как день.
– Ясно, да, – ответил супруг Ады. – Однако не забывай, что имеешь дело с человеком, у которого смекалки как у новорожденного младенца.
– Не забуду, – заверила его собеседница.
– Кстати, я до сих пор не знаю их точного местоположения, – сказал мужчина. – Покажешь мне лазареты?
– Вот потушим костер на привале, – сухо проронила Мойра, – тогда и покажу.
– Нет, я имел в виду звездную карту.
– Хочешь сказать, у тебя с собой карта, мой юный Прометей? Ты и их тоже ел и пил в Тадже?
– Нет, – признался Харман. – Но ты могла бы нарисовать одну, с координатами и со всеми подробностями.
– Едва успел родиться вновь и уже мечтаешь о вечной жизни, мой Прометей?
«Разве?» – удивился человек. А потом вспомнил, о чем он думал, прежде чем заговорить о других лазаретах на кольцах «постов»: о судьбе своей беременной, израненной Ады.
– Почему все доступные нам по факсу целебные баки размещались на острове мага? – полюбопытствовал мужчина.
И тут же сам догадался почему. Мелькнувший ответ походил на воспоминание о ночном кошмаре.
– Просперо устроил так, чтобы удобнее было кормить заключенного Калибана, – промолвила Мойра.
У Хармана скрутило желудок. Отчасти причиной тому было раскаяние за всякую дружелюбную или снисходительную мысль по отношению к аватаре биосферы. Но главным образом внезапную тошноту вызвал жуткий голод: перед рассветом путник слегка пожевал съедобную плитку и с той поры не брал в рот маковой росинки. Вот уже несколько часов он даже не пил из гидратора.
– А почему ты остановилась? – поинтересовался мужчина у постженщины.
– Стемнело, дальше идти нельзя, – пояснила та. – Давай-ка разложим костер, поджарим на прутьях маршмаллоу и толстые сосиски, вспомним походные песни… Потом уже можешь прикорнуть и погрезить о бессмертии, светлом будущем и баках с голубыми червями.
– Знаешь, – сообщил Харман, – иногда ты страшно похожа на здоровенную занозу в заднице.
Мойра наконец улыбнулась. Ее улыбка, словно у Чеширского Кота, чуть ли не отдельно парила в темноте Атлантической Бреши.
– Когда мои бесчисленные сестры были здесь, когда они еще не сбежали, чтобы стать божествами – в основном мужского рода, что лично я расценила как унижение, – помню, они говорили мне то же самое. А теперь доставай сухие дрова и водоросли, которые мы собрали за день, и начинай разводить огонь… Вот и умница, «старомодный».
«Мамочка! Мамууууля! Мне очень страшно. Здесь так темно и холодно. Мамочка! Помоги мне выбраться. Мамуля, пожалуйста!»
Ада проснулась. Она проспала не более часа. Стояло морозное раннее утро. Детский голосок шарил по ее разуму, будто студеная чужая рука под одеждой.
«Мама, пожалуйста. Мне здесь не нравится. Тут холодно и темно. И я не могу выбраться. Камни очень тяжелые. Кушать хочется. Мамочка, помоги, выпусти меня. Маммааааа!»
Утомленная до предела, она все же заставила себя вылезти из-под нагретых собственным телом покрывал. Колонисты – на двенадцатый день после возвращения на пепелище Ардиса их оставалось сорок восемь – выстроили палатки, натянув уцелевшее полотно. Один из таких навесов хозяйка разоренного имения делила с еще четырьмя женщинами. Несколько шатких палаток, самое первое укрытие и колодец располагались неподалеку от порушенных руин Ардис-холла и были окружены возведенным заново частоколом из заостренных бревен. Поселение занимало площадь примерно двухсот футов диаметром.