Олимп - Страница 246

246

Настала тишина. Маленький европеец прислушался к шуму реактивных двигателей, к шипению кислорода, текущего по трубкам и сквозь вентиляторы, к помехам на опустевших линиях.

В конце концов гигантский краб проговорил:

– Помнишь, я разглагольствовал на борту «Королевы Мэб» о великих творцах, сингулярностях человеческого гения, способных творить новые реальности? Ну или создавать универсальные Брано-ходы между мирами?

– Еще бы такое забыть. Мы все решили, что ты пошутил.

– Вовсе нет, – прогрохотал иониец. – Мой интерес к людям в итоге сосредоточился на писателях двадцатого – двадцать второго века от Рождества Христова. Я давно уже понял, что сознания Пруста и Джойса сыграли роль акушерок при рождении этих столетий.

– Не очень положительная рекомендация, если учесть то, что я помню из человеческой истории, – глухо сказал Манмут.

– Нет. Вернее, да.

Несколько минут моравеки летели в молчании.

– Хочешь послушать одно стихотворение, с которым я встретился, когда был еще юнцом, едва появившимся из фабричных бункеров роста?

Капитан подлодки попытался представить себе новорожденного Орфу. Потом оставил бесполезную попытку.

– Хочу. Расскажи.

Манмут еще ни разу не слышал, как его друг читает стихи. Раскатистый голос звучал на удивление приятно:

...

Мертворожденный

I

Румяный малыш Руди Блум покоится во чреве,
Его рассеянные грезы пронизаны красным сиянием,
А Молли скрипит себе длинными спицами, вяжет ему обновку
из алой шерсти,
Ощущая, как малые ножки толкают ее изнутри,
И дремы вновь поглощают дитя, готовя к запаху теплых одеял.

II

Мужчина ласково гладит губы алой салфеткой,
Глядя на рябь облаков, плывущих между высоких кирпичных труб.
Его вдруг уносят воспоминанья: гроза качает ветки боярышника,
И малые ручки тянутся к трепещущим розовым лепесткам,
И аромат минувших дней курится у его ноздрей.

III

Одиннадцать суток. Одиннадцать жизней крохотного существа,
явившегося из куколки.
Одиннадцать окропленных тишью рассветов,
когда тепло и тени крадутся по половицам.
Одиннадцать тысяч ударов сердца до наступления ночи,
когда утки спешат покинуть далекий пруд.
Одиннадцать очерченных короткой и длинной стрелками,
когда она прижимала его к теплой груди.
Одиннадцать дней они смотрели, как дремлет малыш
среди алой шерсти.

IV

Отрывки романа в переплете воображения.
Но вольные страницы плыли сквозь темные коридоры сознания,
Пустые или с редкими заметками на полях.
Он изнывал от схваток фантазии,
Но, излившись в чернилах, воспоминанья не доживали до утра.

После того как рокот ионийца утих, Манмут какое-то время молчал, стараясь оценить качество услышанного. Нелегкая задача, однако он чувствовал, что друг с нетерпением ожидает именно этого: под конец его голос даже слегка дрожал.

– Кто это написал? – спросил европеец.

– Не знаю, – ответил Орфу. – Одна поэтесса из двадцать первого столетия. Не забывай, ведь я наткнулся на эту вещицу в ранней юности, до того как по-настоящему прочитал Пруста, Джойса или кого-либо из других серьезных авторов, но для меня она соединила Джойса и Пруста навек, словно нерасторжимые грани единого сознания, сингулярности человеческого гения и внезапного озарения. Так я и не избавился от того впечатления по сей день.

– Очень похоже на мою первую встречу с шекспировскими сонетами… – заикнулся Манмут.

– Подключитесь к видеосигналу с «Королевы Мэб», – приказал Сума Четвертый всем, кто был на борту.

Капитан подлодки активировал видеоприемник.

Два человеческих существа бешено совокуплялись на просторной кровати, застеленной шелковыми простынями и яркими гобеленами. Энергия и откровенность этой сцены поразили европейца, много читавшего о сексуальных отношениях между людьми, но так и не удосужившегося поискать в архивах соответствующие видеозаписи.

– Что это? – полюбопытствовал Орфу по личной связи. – До меня доходят безумные телеметрические показатели: скачки кровяного давления, всплески дофамина и адреналина, ненормальное биение пульса… Кто-нибудь падает в пропасть?

– Э-э-э… – начал Манмут.

Фигуры перевернулись на бок, по-прежнему не разлучаясь, не прерывая ритмичного, почти ошалелого движения, и моравек впервые разглядел их лица.

Одиссей. Женщина походила на таинственную Сикораксу, встретившую ахейца на орбитальном городе-астероиде. Освобожденные от покровов ее ягодицы и груди казались еще более налитыми жизненным соком, хотя в данную минуту бюст красавицы сплющился о грудную клетку героя.

– М-м-м… – замялся Манмут.

Но Сума Четвертый вывел его из затруднения.

– Это не тот источник. Переключитесь на носовые камеры шлюпки.

Маленький европеец так и сделал, зная, что его друг обращается к тепловидению, радарам и прочим способам получить информацию об изображении, которыми еще располагает.

Космошлюпка подлетала к Парижу, некогда пробитому посередине черной дырой, но, как и на снимках с «Королевы Мэб», кратер совершенно исчез под гигантским куполом, сотканным из голубого льда. Ганимедянин связался с основным судном:

– А где наш многорукий приятель, который возвел эту красоту?

246