Олимп - Страница 98

У Манмута вдруг холодеют органические части тела.

– А, ну да, – громыхает краб. – Ты все время сновал между Илионом и Марсом, некогда было послушать о новых открытиях Комиссии первичных интеграторов, верно?

– Выкладывай.

– Лучше тебе не знать, приятель.

– Заткнись и давай… Ну, ты меня понял. Рассказывай.

Орфу вздыхает, издав при этом такой странный звук, словно все тысяча тридцать футов корабля разом сдулись.

– Первым делом, дело в терраформации…

– Ну?

За долгие недели странствий по Красной планете на «Смуглой леди», фелюге и воздушном шаре маленький моравек свыкся с лазурным небосводом, синим морем, лишайником, деревьями, даже с избытком кислорода.

– Каких-то полтора столетия назад ни воды, ни воздуха, ни жизни на Марсе не было, – произносит иониец.

– Я знаю. Во время того первого совещания на Европе, стандартный год назад, Астиг-Че говорил об этом. Послушать его, получалось: почти невозможно, чтобы планета переменилась так быстро. И что же?

– А то, что это и впрямь невозможно, – рокочет краб. – Пока ты чесал языком с ахейцами и троянцами, наши ученые – представители Пояса и Пяти Лун – изучали терраформированный Марс. Магия тут вообще-то ни при чем… Какое-то количество астероидов было использовано, чтобы растопить ледниковый покров и высвободить углекислый газ, еще часть пошла на бомбардировку гигантских запасов подземных вод, пробила кору планеты, так что по прошествии миллионов лет молекулы «аш-два-о» впервые вырвались наружу, потом кто-то завез лишайники, водоросли и земляных червей, дабы подготовить почву к появлению более крупных растений, и все это могло произойти лишь после того, как марсианская атмосфера сгустилась вдесятеро.

Манмут прекращает барабанить пальцами по экрану компьютера и отключается от виртуальных портов; схемы и изображения подлодки, а также соединенных с ней устройств тускнеют и гаснут.

– Это же значит… – нерешительно начинает он.

– Ага. На преображение планеты в ее сегодняшнее состояние ушло почти восемь стандартных тысячелетий.

– Но… Но…

Маленький европеец беспомощно заикается и ничего не может с этим поделать. Астиг-Че показывал им астрономические снимки прежнего Марса – холодного, безжизненного, безвоздушного Марса, сделанные с Юпитера и Сатурна не далее чем полтора стандартных века назад. Да что там – только три тысячи лет миновало с тех пор, как человечество послало во Внешнюю Систему первых моравеков! Тогда Марс точно не был терраформирован: если не считать нескольких китайских колоний под куполами на Фобосе и на поверхности планеты, она выглядела так же, как на снимках, сделанных камерами земных спутников не то в двадцатом, не то в двадцать первом столетии, что-то около того.

– Но… – повторяет Манмут.

– Обожаю минуты, когда ты лишаешься дара речи, – отзывается Орфу; правда, на сей раз без привычного громыхания, которое сопровождает его шутки.

– Получается, мы говорим о волшебстве, о подлинных богах… божествах вроде Бога… или … – Голос европейца, доносящийся по личному лучу, возмущенно поднимается.

– Или что?

– Это не настоящий Марс.

– Вот именно, – отчеканивает гигантский краб. – Вернее, Марс настоящий, только не наш. Не тот, который находился в Солнечной системе миллиарды лет.

– То есть кто-то… что-то… подсунул… вместо… нашей Красной планеты… какую-то… другую?

– Похоже на то, – произносит Орфу. – Первичные интеграторы заодно с нашими ведущими учеными тоже отказывались верить, но это единственный ответ, с которым согласуются все факты. Солнечный день – лишнее тому доказательство.

Внезапно Манмут замечает дрожь в руках, сжимает их, отключает зрение и внешние телесигналы, чтобы лучше сосредоточиться, потом переспрашивает:

– Солнечный день?

– Мелочь, но важная, – поясняет Орфу. – Ты, случаем, не заметил, путешествуя через Брано-Дыру между Землей Илиона и Марсом, то, что дни и ночи в обоих мирах совпадали по длительности?

– Кажется, да, но… – Маленький моравек запинается.

Ему не нужно сверяться с неорганическими банками памяти. Он и так прекрасно помнит: Земля совершает оборот за двадцать три часа пятьдесят шесть минут, а Марс – за двадцать четыре тридцать семь. Разница пустяковая, однако за месяцы, проведенные моравеками на обеих планетах, должна была стать ощутимой. Но этого не произошло. Время суток всегда сходилось, как в аптеке.

– Господи Иисусе, – шепчет Манмут по личной связи. – Господи Иисусе.

– Может, и так, – откликается иониец, весело громыхнув. – Ну или кто-то с подобными божественными возможностями.

– Кто-то или что-то на Земле наделало дырок в многомерном пространстве Калаби-Яу, соединило с их помощью разные вселенные, подкинуло вместо нашего Марса чужой… чей бы то ни было… терраформированный, с богами на вершине Олимпа… подключенный к Земле Илиона через квантовую Брано-Дыру. И вдобавок не поленилось изменить гравитацию, а также период вращения Красной планеты. Иисус, Мария, Иосиф и прочая святая братия!

– Ага, – хмыкает Орфу. – И вот первичные интеграторы полагают, что исполнитель этого маленького фокуса находится на Земле или околоземной орбите. Все еще рвешься к нашей общей цели?

– Я… я… если бы… я… – Маленький моравек умолкает.

Согласился бы он принять участие в полете, окажись все известно заранее? В конце концов, опасности предстоящей миссии были известны еще до того, как Манмут решился на экспедицию к Марсу. О ком бы ни шла речь – о продвинутых «постах» или же тварях из иного мира, а может, измерения, – таинственные существа показали свое умение держать в узде и даже играть квантовыми основами вселенной. По сравнению с этим – что им стоило подбросить одну планету вместо другой, поменяв ее период обращения и гравитационное поле? Да, но какого черта он делает на корабле, несущемся к Земле, то есть прямо в логово поджидающих монстров-богов, со скоростью сто восемьдесят километров в секунду (и это еще не предел)? Способность неведомого противника контролировать квантовую ткань мироздания – всех мирозданий – превращала жалкое оружие и тысячи спящих воинов-роквеков на борту судна в неудачную насмешку.